Мистика дома Булгаковых

Михаил Булгаков Киев Андреевский 13. Музей "Белая гвардия". Довоенная квартира. Фото и волшебства. Экскурсия по Андреевскому спуску от Контрактовой площади. История дома до войны. Цитаты из романа.

В 1888 году на склоне Андреевской горы и у подошвы летописной Киевской горы Уздыхальница, приблизительно посередине улицы Андреевский спуск начинается постройка дома.

Большевиков ненавидели. Но не ненавистью в упор, когда ненавидящий хочет идти драться и убивать, а ненавистью трусливой, шипящей, из-за угла, из темноты. Ненавидели по ночам, засыпая в смутной тревоге, днем в ресторанах, читая газеты, в которых описывалось, как большевики стреляют из маузеров в затылки офицерам и банкирам и как в Москве торгуют лавочники лошадиным мясом, зараженным сапом. Ненавидели все — купцы, банкиры, промышленники, адвокаты, актеры, домовладельцы, кокотки, члены государственного совета, инженеры, врачи и писатели… (здесь и далее по тексту выдержки из романа Михаила Булгакова "Белая гвардия")

По официальной версии того периода, грунт Уздыхальницы был весьма ненадёжен, из-за того, что состоял из Киевского леса и, якобы, именно по этим причинам мог сползать из-за попадания на него даже не большого количества воды.

Как сообщается в открытых источниках в неких старых архивах хранятся документы, в которых утверждается, что жильцы, которые самовольно раскапывали Уздыхальницу для хозяйственных нужд, например, делали погреб, привлекались к ответственности. Сегодня, застройка ведётся хаотично и выглядит, так как-будто не согласовывается не с кем и даже на табличках не изображён проект. Не наше это дело, как тут всё позастроят.

— Все это, конечно, очень мило, и над всем царствует гетман. Но, ей-богу, я до сих пор не знаю, да и знать не буду, по всей вероятности, до конца жизни, что собой представляет этот невиданный властитель с наименованием, свойственным более веку семнадцатому, нежели двадцатому.
— Кавалергард, генерал, сам крупный богатый помещик, и зовут его Павлом Петровичем…По какой-то странной насмешке судьбы и истории избрание его, состоявшееся в апреле знаменитого года, произошло в цирке. Будущим историкам это, вероятно, даст обильный материал для юмора. Гражданам же, в особенности оседлым в Городе и уже испытавшим первые взрывы междоусобной брани, было не только не до юмора, но и вообще не до каких-либо размышлений. Избрание состоялось с ошеломляющей быстротой — и слава богу. Гетман воцарился — и прекрасно. Лишь бы только на рынках было мясо и хлеб, а на улицах не было стрельбы, чтобы, ради самого господа, не было большевиков, и чтобы простой народ не грабил.
— Да кто он такой, Алексей Васильевич?

Заказчица строительства ходила в городскую Управу, даже для того, чтобы получить разрешение на устройство флигеля и на облицовку части дома кирпичом, как сообщается в открытых источниках.  Она получила оба разрешения, правда одно из них под расписку, что она не будет иметь претензий, если гора сползёт вместе с "усадьбой". Может речь идёт о флигеле, который изображён на этой фотографии прошлого века и сегодня не сохранился. С другой стороны, он совершенно не соответствует стилистике дома, и выполнен максимально просто, для архитектурной пристройки того времени. Возможно её сделали советские коммунальщики. Пристройка же за домом, направлена в сторону Андреевской горы, (а это не Уздыхальница) и о ней как о не безопасной, и я не встречала. И она тоже не выглядит как работа руки архитектора из-за форм линий, и, конечно же, разнобоя в окнах и веранды на крыше. Поэтому, на сегодняшний день, не имея государственного доступа ко всем архивам выяснить о каком флигеле идёт речь не удалось.

Если посмотреть на фотографию заднего двора конца прошлого века, во времена реконструкции дома, то отсутствует зверская крыша со стеклом, что говорит об странных отступлениях от изначальной формы дома при реконструкции. Но вернёмся, пока, к истории возведения дома и к самому Булгакову.

Ладно: тут немцы, а там, за далеким кордоном, где сизые леса, большевики. Только две силы.

Дом строил архитектор Н. Горденин, кирпич использовали фирмы "Бр.Мозговых" и "М.Рихерт", без покраски. Без покраски. Без покраски. БЕЗ ПОКРАСКИ. БЕЗ ПОКРАСКИ.

А вот покрасить дом жёлтой побелочкой с белыми пробелами - это уже креатив то ли советских, толи укранских служб, а, скорей всего, тех и других, так называемого "благоустроя". Такая же судьба постигла многие исторические здания, в том числе Бессарабский рынок и бывший центральный гастроном. А вот, соседнему дому повезло больше, его не побелили. Ну и вообще, похоже что за кирпичом никак не ухаживают. Всё как у нас всегда.

Когда же к концу знаменитого года в Городе произошло уже много чудесных и странных событий и родились в нем какие-то люди, не имеющие сапог, но имеющие широкие шаровары, выглядывающие из-под солдатских серых шинелей, и люди эти заявили, что они не пойдут ни в коем случае из Города на фронт, потому что на фронте им делать нечего, что они останутся здесь, в Городе, Тальберг сделался раздражительным и сухо заявил, что это не то, что нужно, пошлая оперетка.

Главный фасад здания имеет 7 окон и одно окно с балконом, повёрнут к Андреевскому спуску, открывая панораму на Замковую Гору. Лестницу на второй этаж располагают на краю западной части главного фасада, там где балкон.

Лестницу в доме, когда из него сделали коммуналку, расширяли и когда домом занялись люди, "выигравшие тендер по реставрации" они восстанавливали её историческую ширину. В доме сказали, что оригинальные на лестнице только первая и тринадцатая ступени. Вот эта чёрная. В интернете довольно пафосно написано про реставрацию дома, о которой я напишу позже. А для лестницы, даже правильный цвет не подобрали, а могли бы сделать мрамор. Но нет, построили квартиру на крыше за деньги налогоплательщиков и кто там располагается не известно.

…И было другое — лютая ненависть. Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах. И удары лейтенантских стеков по лицам, и шрапнельный беглый огонь по непокорным деревням, спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки на клочках бумаги почерком майоров и лейтенантов германской армии:
«Выдать русской свинье за купленную у нее свинью 25 марок».
Добродушный, презрительный хохоток над теми, кто приезжал с такой распискою в штаб германцев в Город.
И реквизированные лошади, и отобранный хлеб, и помещики с толстыми лицами, вернувшиеся в свои поместья при гетмане, — дрожь ненависти при слове «офицерня».
Вот что было-с.
Да еще слухи о земельной реформе, которую намеревался произвести пан гетман.
Увы, увы! Только в ноябре восемнадцатого года, когда под Городом загудели пушки, догадались умные люди, а в том числе и Василиса, что ненавидели мужики этого самого пана гетмана, как бешеную собаку — и мужицкие мыслишки о том, что никакой этой панской сволочной реформы не нужно, а нужна та вечная, чаемая мужицкая реформа:
— Вся земля мужикам.
— Каждому по сто десятин.
— Чтобы никаких помещиков и духу не было.
— И чтобы на каждые эти сто десятин верная гербовая бумага с печатью — во владение вечное, наследственное, от деда к отцу, от отца к сыну, к внуку и так далее.

Дому изначально присваивают номер 20 и заканчивают постройку в 1889 году. Тогда нумерация шла от Андреевской церкви, а сейчас это номер 13. Старая традиция на Руси нумерацию менять.

Вернулся старший Турбин в родной город после первого удара, потрясшего горы над Днепром. Ну, думается, вот перестанет, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли. Восемнадцатый год летит к концу и день ото дня глядит все грознее и щетинистей.

Было принято решение выравнять линию комнат, за счёт фундамента и треугольного подвального помещения. Таким образом, дом двухэтажен с Западной стороны и трёхэтажен с Восточной. Полуподвальное помещение сразу было сдано хозяйкой под небольшой бакалейный магазин. Сейчас там какой-то тематический клуб и висит афиша за 2019 год. Не понятно на чём люди зарабатывают и как могут позволить себе бесконечно пользоваться коммунальной собственностью. А другие не могут.

В открытых источниках пишут: "боковые фасады весьма скромны, в том числе и из-за знаменитой "щели" между домами 11 и 13". Чем эта щель знаменита выяснить не удалось. Зато есть её фотографии и фотография Западного бокового фасада. Возможно это какой-то тайный вход, в панорамную квартиру на крыше? Кто знает..

Вообще дом планировался для заработков, и, немного посдавав его в аренду собственник дом благополучно перепродаёт. И кто-то его покупает, а потом... перепродаёт. И так продолжается до 1909 года, когда дом оказался в собственности у Василия Павловича Листовничего.

Днем с приятным ровным гудением бегали трамваи с желтыми соломенными пухлыми сиденьями, по образцу заграничных. Со ската на скат, покрикивая, ехали извозчики, и темные воротники — мех серебристый и черный — делали женские лица загадочными и красивыми. Сады стояли безмолвные и спокойные, отягченные белым, нетронутым снегом. И было садов в Городе так много, как ни в одном городе мира. Они раскинулись повсюду огромными пятнами, с аллеями, каштанами, оврагами, кленами и липами.

Листовничий с семьёй занял весь первый этаж. А в квартире номер два, занимая весь второй этаж, уже 3 года квартировала семья профессора Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова, который уже и почил. И хозяйкой дома стала его вдова и мать их 7рых детей. Первенец - Михаил Булгаков в том году поступает на медицинский факультет Киевского Университета святого Владимира, а младшенькой Леле исполняется 8 лет. К семье приезжает ещё 2е подростков, родственников из Японии - Костя и Коля, которых селят в угловую комнату вместе с Михаилом.

Комнаты симметричны друг другу и создают амфиладу, расположенную буквой П. Дом отапливался печами, украшенными изразцами. Изразцы натуральные, на мой взгляд, некоторые можно было бы заменить, а не оставлять в центре композиции. В любом случае, в музее, благодаря людям, которые работают там и относятся к нему с любовью, даже в разных комнатах разное, подходящее волшебной обстановке освещение. Что видно на фотографии ниже.

Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:«Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, — не верь. Союзники — сволочи.

или вот:

«Слухи грозные, ужасные,Наступают банды красные!»

В 1916 году Михаил Булгаков получает диплом "лекаря с отличием", начинается Первая Мировая война и он подаёт прошение пойти на войну добровольцем Красного Креста. Это прошение принимают. И он начинает работать в прифронтовых госпиталях Каменец-Подольска и Черновцов, познавая ужасы войны.

Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, — все семь пыльных и полных комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила:
— Дружно… живите.

Дома, на Андреевском спуске, молодой врач оказывается только в 1918 году. В интернете, в открытых источниках, сообщается, что когда проводилась реставрация особенное внимание уделили сохранению натурального паркета. Насколько, я визуально поняла. Натуральный паркет только в 2х комнатах. Одна из которых, по словам работников музея, аварийная и туда можно посмотреть только не заходя. Но, об этом в открытых источниках умалчивается.

Кстати, в музее можно фотографировать, но сама экскурсия проводится так быстро, что вам придётся выбрать что-то одно. 

Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.

Здесь, в своей угловой комнате  он оборудует медицинский кабинет и принимает пациентов как врач-венеролог, переживая в Киеве целых 14 переворотов и, в итоге,  уходит с белыми в качестве военврача. В Киев он больше не вернётся никогда.

Елена, похудевшая и строгая, со складками у губ, молча вкладывала в чемодан сорочки, кальсоны, простыни. Тальберг, на коленях у нижнего ящика шкафа, ковырял в нем ключом. А потом… потом в комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и еще хуже, когда абажур сдернут с лампы. Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен.

Его карьера писателя начнётся на Кавказе, где он задумает семью Турбиных и свой роман "Белая Гвардия" о том, что происходило с ним в тот 1918 год в Киеве. Потом в Москве он будет работать над этим романом целый год и сохранит то, что больше не сохранила не одна книга - историю хаоса и анализ происходящих событий 1918 года.

Из дома на Андреевском спуске, большевики делают коммунальную квартиру, максимально уплотняя. Новые жильцы строят новые перегородки изменяя интерьер. О том, что в доме жил Михаил Булгаков, тем более, что вся его большая семья разъехалась, преследуемая революцией и гражданской войной, говорить не принято, и вскоре, все забывают про старых жильцов. Только в 1967 году в журнале "Новый мир" № 8 появляется очерк "Дом Турбиных" авторства Виктора Платоновича Некрасова, где указывается, что именно в доме № 13 на Андреевском спуске жили Турбины, да и сам Булгаков.

— Постой, — ошалевая от брани, спрашивал Турбин, — ты скажи, кто там под Трактиром?

— Ат! — Мышлаевский махнул рукой. — Ничего не поймешь! Ты знаешь, сколько нас было под Трактиром? Сорок человек. Приезжает эта лахудра — полковник Щеткин и говорит (тут Мышлаевский перекосил лицо, стараясь изобразить ненавистного ему полковника Щеткина, и заговорил противным, тонким и сюсюкающим голосом): «Господа офицеры, вся надежда Города на вас. Оправдайте доверие гибнущей матери городов русских, в случае появления неприятеля — переходите в наступление, с нами бог! Через шесть часов дам смену. Но патроны прошу беречь…» (Мышлаевский заговорил своим обыкновенным голосом) — и смылся на машине со своим адъютантом. И темно, как в ж…! Мороз. Иголками берет.

— Да кто же там, господи! Ведь не может же Петлюра под Трактиром быть?

Только накануне перестройки и гласности, к 90-летию Булгакова, Управление Культуры города решило установить на фасаде дома, где жил писатель мемориальную бронзовую доску, которая была повешена в 1982 году. А потом, они не смогли остановиться и добавили ещё 3 в разных местах лицевого фасада, что не аккуратно и вызывает вопросы. Ну, в общем: То ничего, то совсем ого-го, как говорится.

После нескольких тяжелых ударов германских пушек под Городом московские смылись куда-то за сизые леса есть дохлятину, а люди в шароварах притащились обратно, вслед за немцами.

В 1988 году на 1 этаже районные власти разрешили создать выставку, посвященную жизни и творчеству Булгакова. А в 1989 году вышло Решение исполкома Киевского городского Совета 

народных депутатов № 117, в котором заявлялось:«враховуючи пропозиції широкої громадськості країни, з метою популяризації творчої спадщини видатного російського письменника М.О.Булгакова… виконавчий комітет вирішив створити у Києві на Андріївському узвозі, 13 Літературно-меморіальний Музей М.О.Булгакова — як відділ Музею історії Києва»

Почему же, такая формулировка, что именно Российского? Не украинского, не русского, не Советского? А российского?

Как сообщается в открытых источниках для реставрации дома был заключен договор на разработку проектной документации по реставрации мемориального здания с "Укрпроектреставрацией", той самой, которая и Верховну Раду всё время ремонтирует. Которые воспользовались архивами по его постройке и воспоминаниями жены писателя и других родных и близких. Автором проекта была назначена И.М. Малакова, по совместительству, главный архитектор проектов института Укрпроектрестоврация.

Как сообщается в открытых источниках несущие конструкции пришли в негодность, ведь за ними 100 лет никто не ухаживал. Да и проверить это сложно, как в Украине водится. Каркас дома заменили, якобы, на металлический, а внутренние стены и перегородки на кирпич. И добавили 2 канделябрика сверху, в ущерб реальности, лестнице и прочим деталям интерьера. И если присмотреться, то канделябрики добавили не зря. Ведь там за ними, стала проглядывать чья-то квартирка.

Реставраты должны были полностью создать планировку самого здания, как памятника культуры, а также вернуть первоначальный вид комнатам второго этажа. Сохранить паркетные полы, изразцовые печи, двери и фурнитуру.

И, скрыть квартирку за канделябриком. Точнее главное сделать и скрыть квартирку за канделябриком, на котором были приспособлены такие конструкции, напоминающие трубы, чтобы сливались с вытяжкой из квартиры.

И вот, в зиму 1918 года, Город жил странною, неестественной жизнью, которая, очень возможно, уже не повторится в двадцатом столетии. За каменными стенами все квартиры были переполнены. Свои давнишние исконные жители жались и продолжали сжиматься дальше, волею-неволею впуская новых пришельцев, устремлявшихся на Город. И те как раз и приезжали по этому стреловидному мосту оттуда, где загадочные сизые дымки.

В комнату, над балконом не пускают, говорят пол провалится. С охраной, камеры везде, через каждый метр на фасаде, на памятнике архитектуры и наследии Украины.

Когда-то в этом капоре Елена ездила в театр вечером, когда от рук и меха и губ пахло духами, а лицо было тонко и нежно напудрено и из коробки капора глядела Елена, как Лиза глядит из «Пиковой Дамы». Но капор обветшал, быстро и странно, в один последний год, и сборки осеклись и потускнели, и потерлись ленты.

Жители коммунальных квартир мало что выбросили из дома и даже, якобы, нашлись родные дубовые поручни парадной лестницы, так что трудностей в воссоздании обстановки оказалось меньше, да и вообще, видно что не было почти никаких трудностей и даже хватило на лишние канделябрики. 15 мая 1991 года реставрация дома была завершена, оставалось укомплектовать квартиры мебелью, воссоздав обстановку дома Булгаковых, одновременно, превратив его в Дом Турбиных.

— Сволочь он, — с ненавистью продолжал Турбин, — ведь он же сам не говорит на этом языке! А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински «кот»? Он отвечает «кит». Спрашиваю: «А как кит?» А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.

В 2007 году в полисаднике дома открыли памятник Булгакову работы скульптура Рапая Н.

Гнали письма в единственную отдушину, через смутную Польшу (ни один черт не знал, кстати говоря, что в ней творится и что это за такая новая страна — Польша), в Германию, великую страну честных тевтонов, запрашивая визы, переводя деньги, чуя, что, может быть, придется ехать дальше и дальше, туда, куда ни в коем случае не достигнет страшный бой и грохот большевистских боевых полков. Мечтали о Франции, о Париже, тосковали при мысли, что попасть туда очень трудно, почти невозможно. Еще больше тосковали во время тех страшных и не совсем ясных мыслей, что вдруг приходили в бессонные ночи на чужих диванах.

Рассмотрев внимательно квартиру и быт Булгакова, увидев его часы и другую обстановку, погрузившись во время революций и переворотов с помощью его романа "Белая гвардия", становится понятней, как он стал тем кем стал и как-будто не могло быть в его романе никакого другого кота, кроме большого пушистого и говорящего. Можно спустится по Андреевскому спуску к Контрактовой площади и увидеть ещё один сюжет из его другого романа.

На Контрактовой площади есть место, проходя которое местными принято говорить трамваи убийцы. Общий хаос из людей, спешащих в метро и обратно, просто проходящих мимо зевак, рассматривающих достопремичателньости Подола, парковки и проезда машин, и вечно не понятно откуда выскакивающих трамваев. Почему-то проходя мимо всегда приходит на ум фраза трамваи убийцы, а потом и Аннушка с её маслом.

Не знали, ничего не знали, не только о местах отдаленных, но даже, — смешно сказать, — о деревнях, расположенных в пятидесяти верстах от самого Города. Не знали, но ненавидели всею душой. И когда доходили смутные вести из таинственных областей, которые носят название — деревня, о том, что немцы грабят мужиков и безжалостно карают их, расстреливая из пулеметов, не только ни одного голоса возмущения не раздалось в защиту украинских мужиков, но не раз, под шелковыми абажурами в гостиных, скалились по-волчьи зубы и слышно было бормотание:
— Так им и надо! Так и надо; мало еще! Я бы их еще не так. Вот будут они помнить революцию. Выучат их немцы — своих не хотели, попробуют чужих!